Моя История

Отношение публики к знаменитой истории с утоплением княжны всегда было двояким: от восхищения («Какая широкая натура!..») до почти отвращения («Ах, подлец, женщину утопил...»). В свое время этой историей очень интересовался А.С. Пушкин. Великий поэт, считавший Разина «единственным поэтическим лицом русской истории», в 1826 г. посвятил ему сразу три стихотворения под общим заглавием «Песни о Стеньке Разине». В одном из них, «Как по Волге-реке, по широкой...», «грозен Стенька», идя по реке со своими «гребцами удалыми, казаками, ребятами молодыми», подхватывал «персидскую царевну» и бросал ее «в волны» - «Волге матушке поклонился». Пушкин просил Николая I разрешить опубликовать это и два других стихотворения, но получил через шефа жандармов отказ со следующим объяснением: «Песни о Стеньке Разине, при всем поэтическом своем достоинстве, по содержанию своему не приличны к напечатанию. Сверх того, церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева».
Через несколько десятилетий поэт Д.Н. Садовников написал на тот же сюжет стихотворение «Из-за острова на стрежень...». Положенное на музыку, оно стало чрезвычайно популярной, любимой народной песней. И.А. Бунин, чуждый пушкинскому «поэтизму», возмущался тем, что «чуть не вся Россия» поет эту, по его мнению, «пошлую, разгульную песню». Действительно, ее можно было часто слышать из уст простого люда, но вопреки недовольству классика, песню с удовольствием исполняли и корифеи отечественной оперной сцены. Песенная история с утоплением красавицы даже вышла за пределы страны. В 1942 г., немецкие солдаты, выйдя к великой реке под Сталинградом, распевали «Wolga, Wolga, Mutter Wolga...», а в 1969 г. «Из-за острова на стрежень...» звучало посреди Атлантического океана: песню пел международный экипаж папирусной лодки Тура Хейердала, отмечавший переход из европейской области Атлантики в американскую.
Историки и верили, и не верили в случай с княжной, да и сейчас расходятся во мнениях.
Следует отметить, что эта история не фигурирует ни в одном документе из очень обширного корпуса источников о Разине и его восстании. В приговоре атаману сказано, что на Каспии он «грабил жителей Персии и отнимал товары у купцов, а то и убивал их... разорил... некоторые города», убил «нескольких именитых купцов шаха персидского и других иноземных купцов: персов, индийцев, турков, армян и бухарцев, приезжавших в Астрахань». Приговор вообще весьма обстоятельно перечисляет преступления атамана, в том числе и многие конкретные, с упоминанием имен, но ни слова не говорит об утоплении женщины.
Имеются два сообщения на эту тему. Первое принадлежит Яну Янсену Стрейсу (1630-1694), голландецу, состоявшему парусным мастером на первом русском корабле европейского типа «Орел», который предназначался для плавания в Каспийском море. Был очевидцем пребывания Разина в Астрахани в 1669 г., по возвращении атамана из Каспийского похода. В июне 1670 г., перед взятием этого города разинцами, после получения известия о переходе царского войска на сторону «мятежников» под Черным Яром, с группой голландских офицеров и матросов бежал на шлюпке в Дербент. В 1676 г. в Амстердаме опубликовал свою книгу «Три путешествия», где и содержится рассказ об утоплении княжны.Вот его текст:
«В один из последующих дней, когда мы второй раз посетили казацкий лагерь, Разин пребывал на судне с тем, чтобы повеселиться, пил, бражничал и неистовствовал со своими старшинами. При нем была персидская княжна, которую он похитил вместе с ее братом. Он подарил юношу господину Прозоровскому, а княжну принудил стать его любовницей. Придя в неистовство и запьянев, он совершил следующую необдуманную жестокость и, обратившись к Волге, сказал: «Ты прекрасна, река, от тебя получил я так много золота, серебра и драгоценностей, ты отец и мать моей чести, славы, и тьфу на меня за то, что я до сих пор не принес ничего в жертву тебе. Ну, хорошо, я не хочу быть более неблагодарным!» Вслед за тем схватил он несчастную княжну одной рукой за шею, другой за ноги и бросил в реку. На ней были одежды, затканные золотом и серебром, и она была убрана жемчугом, алмазами и другими драгоценными камнями, как королева. Она была весьма красивой и приветливой девушкой, нравилась ему и во всем пришлась ему по нраву. Она тоже полюбила его из страха перед его жестокостью и чтобы забыть свое горе, а все-таки должна была погибнуть таким ужасным и неслыханным образом от этого бешеного зверя».
Второе сообщение принадлежит Людвигу Фабрициусу (1648— 1729), тоже голландцу, служившему офицером в русской армии и в 1670 г. попавшему в плен к разинцам под тем же Черным Яром, события у которого заставили бежать Стрейса. Осенью 1670 г. и Фабрициус бежал из разинской Астрахани в Персию. В 1672 г. возвратился в этот город, а в 1678 г. вышел в отставку подполковником, уехал из России в Швецию и стал впоследствии видным шведским дипломатом. Свои «Записки» написал до 1697 г., а может быть, и до 1693 г. Вот сообщение Фабрициуса:
«...Но сначала Стенька весьма необычным способом принес в жертву красивую и знатную татарскую деву. Год назад он полонил ее и до сего дня делил с ней ложе. И вот перед своим отступлением он поднялся рано утром, нарядил бедняжку в ее лучшие платья и сказал, что прошлой ночью ему было грозное явление водяного бога Ивана Гориновича, которому подвластна река Яик; тот укорял его за то, что он, Стенька, уже три года так удачлив, столько захватил добра и денег с помощью водяного бога Ивана Гориновича, а обещаний своих не сдержал. Ведь когда он впервые пришел на своих челнах на реку Яик, он пообещал богу Гориновичу: «Буду я с твоей помощью удачлив — то и ты можешь ждать от меня лучшего из того, что я добуду». Тут он схватил несчастную женщину и бросил ее в полном наряде в реку с такими словами: «Прими это, покровитель мой Горинович, у меня нет ничего лучшего, что я мог бы принести тебе в дар или жертву, чем эта красавица». Был у вора сын от этой женщины, его он отослал в Астрахань к митрополиту с просьбой воспитать мальчика в христианской вере и послал при этом 1000 рублей».
Очевидно, что и в первом и во втором случае, речь идет об одном и том-же событии, но с указанием разных времени, мест и обстоятельств.
Современные историки (Н.И. Костомаров, В.М. Соловьев) более доверяют версии Стрейса, а не Фабрициуса. Последний историк замечает, что «рассказ Фабрициуса о прекрасной татарке и ее сыне не подтвержден никакими другими до кументальными свидетельствами и воспоминаниями очевидцев. По видимому, эта легенда - один из отголосков романтической истории, которую устное народное творчество связывало с так называемой персидской княжной... В песенном цикле о Разине, пусть не без красочных преувеличений и надуманных подробностей, в целом доволь но точно рассказывается о короткой, бурной и столь роковым образом оборвавшейся любви грозного атамана и персиянки».
Однако, версия Стрейса точно так же не подтверждается иными мемуарами, а тем более документальными источниками, а что касается песен о Разине, то в действительности ни в сборнике разинских песен А.Н. Лозановой, ни в собрании донских песен A. M. Листопадова (1949 г.) не зафиксирована ни одна, где бы упоминалась персидская княжна. В этих песнях, действительно фигурирует любовница атамана, но она не называется ни персиянкой, ни татаркой и не подвергается утоплению.
Нередко высказывается предположение, что , одного из группы Бакинских островов,
Так называемые прямые доказательства реальности пленения персиянки или татарки на Волге (или на Яике ?) - будто-бы в морском сражении разинцев с персами в июне 1669 г. у Свиного острова «невдалеке от Куры, напротив Ленкорани», в плен попали сын командующего персидской флотилией и его дочь или же не на море, а на суше, в самой Персии при разгроме города Фаррахабада или города Ашрефа, - увы, эту реальность не доказывают. А нельзя ли попытаться определить, могло ли случиться рассматриваемое событие, по косвенным сведениям?
Прежде всего, следует четко и определенно ответить на вопрос, захватывали ли казаки женщин в ходе боевых действий XVI - XVII вв. Ответ здесь может быть только один: захватывали, причем постоянно и регулярно. Чтобы не быть голословными, приведем некоторые факты:
- Официальный летописец Османской империи Мустафа Наима сообщает, что в 1614 г. казаки, взяв Синоп, «обратили этот прекрасный город в пустыню» и увели оттуда местных жен и детей.
- В 1632 г. донцы и запорожцы под командованием атамана Павлина по завершении очередного похода на Черное море прибыли в Запорожскую Сечь, откуда 60 донцов отправились домой с доставшейся на их долю частью полона - «девками и робятами-татарченками».
- В 1634 г. казачья флотилия при впадении Дона в море захватила в плен до 1300 татарских женщин и детей.
- Зимой 1634-1635 гг. донцы взяли у ногайцев и привели в свои городки около 800 женщин и детей с Чубура, а затем еще 935 женщин и детей с Ачаковской косы.
- В 1653 г. казаки донской флотилии, будучи «на крымской стороне», захватили «улус кочевной и ясырю всякого мужского и женского полу... человек с 50» и далее у Трабзона еще «сот с пять или шесть... мужского полу и женского».
- В морском походе 1659 г. на Крым и Анатолию, возглавлявшемся атаманом Корнилием Яковлевым (крестным отцом и погубителем Разина), донцы «взяли ясырю турского и крымского мужского и женского полу в 2000 человек».
- В 1677 г. казачья флотилия, совершая набег на Темрюк, пленила «тутошних жителей мужеска и женска полу человек с полтораста».
В связи со сказанным не стоит удивляться тому, что одна из донских исторических песен рассказывает, как казак на дуване (разделе добычи) получил «красную девицу», добытую на Куме, или что в XVII в. русские люди постоянно приобретали на Дону пленных «ребят и девок», которые принадлежали к «турской и татарской породе».
Теперь приведем примеры реального пленения знатных женщин.
- Еще в 1554 г. атаман Федор Павлов со своими казками захватил у разгромленных астраханцев судно «з девками царевыми» (астраханского хана Ямгурчея).
- В 1556 г. атаман Ляпун с казаками у астраханского же царя Дербыш-Али «поймал многие улусы, княгини и девкы, жонки и робята».
- В 1587 г. донцы пленили замужнюю дочь ногайского князя Екшисата с ее детьми.
- В 1619 г. казаки под предводительством Петра Иванова и Максима Лысова, напав на ногайские улусы, взяли в плен родственников Кара-Кельмамет-мурзы, в частности его мать Улуханым, тетку Наалзу, сестру и дочь, и двух «лучших людей» мурзы с их женами и детьми, а также «иных многих людей», всего около 160 человек.
- В 1627 г. «воровские» казаки при разгроме туркменских улусов на каспийском побережье захватили дочь князя Манобека и другой «многой ясырь».
- В 1630 г. донцам под Трабзоном досталась дочь трабзонского судьи и с нею 80 человек (этот полон казаки променяли запорожскому татарину Нураю за 80 лучших коней).
- В 1633 г. донцы погромили ногайские улусы, кочевавшие по реке Ее, взяв до 700 человек в плен, в том числе мать, сына, дочерей и сестер Салтан-Мурат-мурзы «с их ближайшими до 30 человек».
После выяснения поставленного вопроса скажем, что несколько неожиданно в литературе появился другой: могли ли женщины находиться на борту казачьих судов?
Г.В. Губарев утверждал, что «женщины были строго запрещены в походных колоннах» донцов, - «Как... могли бойцы привозить себе жен из набега на Царьград, когда в морских походах почти всегда гибла половина чаек (так автор называет донские струги !!!), когда борты уцелевших надо было отягощать остатками экипажей с погибших судов, а не размещать в них прекрасных ясырок?». Но автор допускал грубые ошибки из-за незнания ряда разделов казачьей истории. - В морских походах казаков, в большинстве своем успешных, почти никогда не погибала половина судов, а женский полон приходилось везти через одно, а то и через два моря. Как иначе его можно было доставить на Дон из Трабзона или даже из сравнительно близкого Темрюка?
Известны случаи участия казачек вместе с казаками в боевых действиях на суше. В восстании Разина, кстати, принимали участие две «атаманши» - Алена и женщина, оставшаяся безымянной, но обе действовали не на воде. В реальной казачьей истории подобные случаи неизвестны. Однако они фигурируют в фольклоре. Одна из донских песен рассказывает, как казаки гуляли по морю «на корабликах» и «выкликали девочку с собой»:

В другой песне, «красная девочка», возвращаясь с торга, встретила разбойника Гуселева, который зазвал ее на свой «корабелик», где было «чего твоей душе вгодно». В результате разбойник сманил девицу с ее «глупым разумом», «напоил ее пьяною». Героиню песни потом «спать положили», а тем временем корабль ушел в море.

Есть еще донская песня, в которой по синему морю с Дона плывет корабль с 97 «разудалыми молодцами». Они в свою очередь поют песню, где рассказывается такая история. «В пятьдесят пятом году» шла девочка по воду, к ней подплыл кораблик, молодец стал ее сманивать, она ему отказала, заявив, что сватали ее и получше него, а молодец срубил ей голову, за что и был посажен в тюрьму.
Создается впечатление, что песни о «девочке» на борту являются некой «контаминацией»: разбойничья ватага, действующая на суше и, может быть, реке (на лодках, не на морских судах) и берущая к себе женщину или даже нескольких женщин, плюс военно-морские похо ды казаков; «воры», грабящие чужих и своих, плюс казаки, ведщие тяжелую борьбу с Турцией и Крымом; плюс войсковые обычаи; река плюс море и проч. В общем, получаются разбойные песни с казачьим антуражем...
...Что еще известно об атаманских любовницах и были ли они вообще? Остальные любовницы «сухопутны» и тоже все фольклорны, - «Астраханская девка Маша», купеческая дочь Стешка в песнях Пермской и Саратовской губерний. В Тамбовской губернии записали еще песню о возлюбленном, покинувшем любимую, которая лишь через 11 лет получает известие, что он пойман и оказался сыном знаменитого атамана. В некоторых преданиях, Разин представлен как «друг и любовник Маринки-безбожницы» (Марины Мнишек?), «развратник», у которого «любовниц было много», даже как «бусурман-многоженец», имеющий «триста жен и до пятисот наложниц», и др. При этом характерно, что в донском прозаическом фольклоре отсутствуют рассказы о многоженстве «бусурмана» Разина. Правда, несколько пленных московских стрельцов, находившихся у разинцев «в работе» и бежавших из Паншинского городка, показали в Москве в 1670 г., что на Дону Стенька «жонок-татарок у себя держит». Однако, не ясно, что это были за татарки; может быть, служанки? Здесь,конечно можно многозначительно усмехнуться, но - тот-же Фабрициус, подтверждает резко отрицательное отношение атамана к разврату: «Как бы неслыханно этот разбойник не тиранствовал, все же среди своих казаков он хотел установить полный порядок. Проклятия, грубые ругательства, бранные слова, а у русских есть такие неслыханные и у других народов неупотребительные слова, что их без ужаса и передать нельзя, - все это, а также блуд и кражи Стенька старался полностью искоренить».
Вовсе не отрицая, что у атамана могли быть любовницы и, скорее всего, были, к чему подталкивала хотя бы его длительная оторванность от дома, тем не менее, зададимся вопросом, логично ли было Разину, коль он боролся с блудом, выставлять на всеобщее обозрение собственный блуд.
Хотя, чего греха таить - многим эта логика изменяла под влиянием «паров Бахуса». По Стрейсу, Разин как раз и выбросил княжну в реку, находясь в нетрезвом состоянии. Пил ли атаман, пили ли казаки? Не в мирное время, а в походной обстановке?
Вообще спиртное входило в рацион питания моряков на всех европейских флотах, как на военных судах, так и на купеческих.  У казачьего же флота здесь были большие особенности. Французский инженер Гийом Левассер де Боплан, в 1630-1648 гг. состоявший на польской службе и составивший подробное описание запорожцев, свидетельствовал: «Казаки очень трезвы во время походов, и если случится между ними пьяный, начальник велит выбросить его за борт; им также запрещено брать с собой водку в виду строгого соблюдения трезвости во время походов и экспедиций». Те же правила действовали и у донцов, которым «не велено было брать» в море хмельные напитки «под смертною казнию».
В соответствии с сообщением Боплана в литературе утверждается, что наказания за нарушение походного «сухого закона» применялись на практике. Запорожские казаки, «кутившие в Сечи иногда по суткам без просыпу, - пишет, например, А.С. Афанасьев (Чужбинский), - в походе не употребляли... водки... потому что за пьянство на судах топили в воду, а на суше казнили киями».
Впрочем, видный деятель францисканского ордена XVII в. Рафаэле Левакович писал, что казаки во взятом в 1625 г. Трабзоне, отмечая праздник Преображения, развлекались и веселись, и их полковники были навеселе.
Все сказанное о казаках и алкоголе относится к войсковым походам на Азовском и Черном морях. А что происходило у мятежных разинцев на Каспии и Волге? Хотя сам их предводитель позже утвеждал, что они во время Каспийского похода, «как были на море, так водки и в глаза не видали, не то чтоб отведать», похоже, что это не совсем так.
Каспийский поход Разина продолжался слишком долго, с начала июня 1667 по конец августа 1669 г., в нем участвовало много недавних казаков и людей, только что присоединившихся к казакам, враг был гораздо слабее турок на Черном море, а казачья дисциплина значительно слабее, чем во время войсковых походов, - так что, по-видимому, на Каспии вино порой и в самом деле лилось рекой.
При этом волжское «расслабление», волжский разгул, похоже, были присущи не только разницам - другие «разбойные» казаки, действуя на этой реке, тоже «распускали вожжи»: гулять на Волге так гулять! В народной драме «Ермак» казаки пристают к волжскому берегу, именно чтобы пить вино, а в одном из ее вариантов Ермак Тимофеевич гневается на товарищей:

Хотя эти драмы - не старинные произведения, но насчет употребления хмельных напитков, похоже, они правы. - «...Стенька, - писал один из современников, - когда бывает пьян, большой тиран и за короткий срок в таком виде лишил жизни трех или четырех человек...». Можно ли было вообще возражать ему, укорять его, как в песне: «Только ночь с ней провожжался, Сам наутро бабой стал»? Да, конечно. Хотя у донцов существовало правило «куда атаман кинет взглядом, туда мы кинем головы», однако, оно действовало в боевой обстановке. На кругах же при обсуждении любого вопроса высказывались самые разные точки зрения, в том числе и противоречившие атаманской. Несомненно, лица, входившие в близкое окружение Разина, могли, опять-таки исходя из казачьих обычаев, высказывать атаману любое мнение.

Прежде чем рассмотреть вопрос, убивали ли казаки женщин, напомним, что XVII столетие было очень жестоким временем, оценивать которое с позиций современного гуманизма совершенно невозможно и недопустимо. В России в соответствии с Соборным уложением 1649 г. применялась казнь не только через отсечение головы, повешение и утопление, но и через сожжение, четвертование, залитие горла раскаленным металлом, закапывание живым в землю до головы, посажение на кол, повешение за ребро; среди наказаний были отрубание рук, ног и пальцев, отрезание ушей, вырывание ноздрей, вы резание языка. Морской устав Петра I называет из наказаний отсечение руки и пригвождение ее к мачте. Фабрициус писал, что боярин Я.Н. Одоевский в 1670 г., во взятой Астрахани «многих повелел кого заживо четвертовать, кого заживо сжечь, кому вырезать из глотки язык, кого заживо зарыть в землю», причем таким образом поступал «как с виновными, так и с невиновными»; на тяжелых работах, организованных тем же Одоевским, часто случалось, что «беременные женщины падали... и подыхали вместе с младенцем, как скотина».
Подобная жестокость была характерной и для тогдашней Западной Европы. Наима рассказывает, что французы, находившиеся на османской службе в первой четверти XVII в., пленных казаков «сначала заживо сажали.., на вертела, а затем сжигали на костре, поворачивая вокруг до тех пор, пока они не погибали». Совершенно не удивительно, что изуверская жестокость считалась нормой и даже доблестью у янычар и всего турецкого воинства. Многие казаки, захваченные в плен османами, подвергались чудовищным истязаниям вплоть до разрывания и растаптывания слонами, разорвания крюками и галерами, погребения живыми.
Вольное казачество с его демократическо-республиканскими институтами жило в этом мире, вынуждено было бороться с ним по его правилам и в целях самосохранения не могло не отвечать жестокостью на жестокость. При том казаки, пожалуй, были менее беспощадны, чем иные их соседи. Как замечал Н.И. Краснов, «мы не знаем, чтобы в казачьих обществах... в числе наказаний было отрезывание ушей, вырывание ноздрей и другие утонченности глумления над людьми». В конечном счете, сравнительно редкие проявления казачьей жестокости, усиливавшиеся, впрочем, во время острых социальных катаклизмов и в яростном мщении за бесчеловечные злодеяния неприятелей, являлись ответными мерами на отношение к казакам окружавшего их враждебного и страшного феодального мира.
По справедливому в целом мнению В.М. Соловьева, у донцов «был свой неписанный кодекс чести, в соответствии с которым они не обращали оружие против женщин и эту заповедь выполняли неукоснительно». Сообщения казаков о походах нередко включали характерную фразу: «турских (или крымских) людей (то есть мужчин) побили, а их жен в полон поимали».
Но война диктовала свои законы, и из самых строгих правил случались печальные исключения.
Одно из иностранных сообщений говорит о взятии разницами Астрахани: «Жену и дочерей воеводы Стенька отдал солдатам, сообщникам своим в жены, а не захотят того - на поругание». В смертном приговоре атаману также сказано, что он в том городе «отдавал жен и дочерей» убитых «добрых людей» своим приспешникам на поругание. Еще одно иностранное известие утверждает, что Разин лично надругался над женой и дочерью астраханского воеводы, «а затем отдал их калмыкам». Между тем доказано, что сведения о насилии атамана над женщинами из семьи воеводы князя И.С. Прозоровского являются полной выдумкой. Даже в песне говорится о князе:
       «Изрубили его во части мелкие,
        Разбросали по матушке Волге-реке;
        А его-то госпожу, губернаторску жену,
        И со малыми детушками... помиловали».
Совершенно не соответствует действительности следующее сообщение вестфальца Энгельберта Кемпфера 1684 г.: разинцы «атаковали Астрабад... увезли 800 женщин вместе с добычей с собой на остров, где стояли их суда, в 48 часах оттуда. Там они держали этих женщин три недели. Но... многие казаки умерли в результате излишеств и оргий, которым они предавались с женщинами, и... море сделалось очень бурным, что они сочли наказанием за их дебоши; поскольку они намеревались покинуть остров и не могли ни взять женщин с собой, ни оставить их без провизии, они решили их всех прикончить и этой жертвой умилостивить море. После этого они пошли на Самур-реку...». Ни в одном другом источнике нет и намека на подобное массовое убиение не то что персиянок, но и персиян, и, таким образом, мы имеем дело с разновидностью «больной фантазии» то ли самого вестфальца.
Крайне скептически можно относиться к утверждениям некоторых преданий, что Разин из любви к преступлению насиловал женщин - «какая ему показалась, ту и тащит». Чрезвычайная популярность атамана в народных массах и, как бы мы выразились сегодня, разинская харизма, должны были обеспечивать ему большое внимание «прекрасного пола» без всякого насилия. При этом следует знать действительное отношение Разина к поруганию женщин. На этот счет существует впечатляющее свидетельство Фабрициуса. «Я сам видел, - пишет он, - как одного казака повесили за ноги только за то, что он походя ткнул молодой бабе в живот». Речь при этом идет о людях из повстанческого воинства. В самом же Войске Донском, представлявшем собой, разумеется, куда более дисциплинированное общество, к посягательствам на честь и достоинство женщин относились весьма сурово.
Впрочем, женская супружеская измена в старые времена каралась на Дону жестоко; дело не ограничивалось поркой, как в ХIХ-ХХ вв., а порой заканчивалось и убийством. Даже у некрасовцев, согласно «Заветам Игната», измена жены мужу каралась смертным наказанием, хотя эти казаки пытались довести равенство полов до предела, введя такое же наказание за измену мужа жене.
В легенде о некрасовском атамане Василии Костродыме герой сжигает на костре свою неверную возлюбленную турчанку. Случай ужасный, но не реален ли он в такой же степени, как и история с героем русской былины Иваном Годиновичем,который за измену рассек возлюбленную на части?
Сам Степан Тимофеевич как индивидуум своего времени, конечно, был жесток - он и не мог быть мягкосердечным человеком: такие люди никогда ни в одной стране не становились вождями, руководителями великого множества отнюдь не добросердечных людей. «Однако, — читаем у С.И. Тхоржевского, — наше впечатление от жестокости Разина будет очень ослаблено, когда мы обратим внимание на то, что творилось в его время на Руси (да и в Западной Европе)... Вспомним ужасы карательной деятельности князя Долгорукого в Арзамасе... количество жертв восставших незначительно по сравнению с количеством людей, которых вешали, рубили, сажали на кол и т. д. усмирители... Таким образом, отмечая жестокость Разина, мы только констатируем черту эпохи; Разин... в этом отношении мало отличался от массы своих современников».
Г.В. Губарев ошибочно считал, что донцы не перевозили пленниц на своих судах: «Надо было состоять в боевой готовности, а не «бабиться» и охранять своих будущих жен от поползновений товарищей». А фантазия современного писателя рисует соратников Разина, находящихся на его струге и «неутомимо, с конским ржанием, бесчещущих персидских девок (некоторых до полусмерти уже доконали)». Предположение выглядит довольно нелепым, поскольку мы, даже игнорируя указанное отношение атамана к блуду, вправе полагать, что экипаж флагманского судна должен был состоять в основном не из новоявленных, а из обычных казаков, у которых в походах всякую добычу, в том числе и полон, делили уже по окончании экспедиции, на суше, дома. Покушение же на неразделенную добычу, на ее часть считалось большим воровством, которое влекло за собой самое суровое наказание. В Войске Донском казнили за кражу всего лишь грошовой вещи. Да и у разинцев «если кто-либо уворовывал у другого что-либо хоть не дороже булавки», его ожидала смерть.
В.Д. Сухоруков писал о пленницах, попадавших в руки казаков: «Жен знатных мурз отдавали на окуп, прочих же приветливым обхождением приохачивали ко всегдашней жизни у себя и обыкновенно женились на них». «Ты турчанина убьешь, - говорилось в донской песне, - А турчанку замуж возьмешь». «Поэтическая» Азовская повесть приводит слова казаков, обращенные к турецким послам: «А жены себе красныя и любимыя... выбираем от вас... из Царяграда...». Часть женского полона шла еще в домашние служанки, на обмен и продажу. Указанные цели захвата женщин обеспечивали мягкое или сравнительно мягкое обращение с пленницами, да и вообще считалось, что жестокое обращение с ними снижало их цену. Даже у пиратов наблюдалось то же самое: живописуя их кровожадность, современники молчат об изнасилованиях на борту пиратских кораблей...